Темнеет кровля декабря
Под звон полуночных штормов,
Да ты не спрашивай меня,
Лишь только дай мне кров.
На сапогах твердеет грязь,
И как последним быть из нас?
И тянет черепицы скрип
Из горла медный хрип:
И он говорит ей — сестра, я слишком давно на этой войне,
Когда вы пьете это ваше вино, я нёбом чувствую кровь —
В ней хватает и серебра, и стали, и соли, и гари огней,
И наши парни лежат в траншеях под гусеницами облаков.
Так вышло — я еще живой,
Или живой уже не я?
Она не смотрит на него,
Исчадье декабря.
А наша высадка в закат
Была прекрасна и грозна —
Сейчас допью, пора назад,
Не забывай, война.
И он говорит ей — сестра, я слишком давно на этой войне,
Когда вы пьете это ваше вино, я нёбом чувствую кровь —
В ней хватает и серебра, и стали, и соли, и гари огней,
И наши парни лежат в траншеях под гусеницами облаков.
И еще он говорит ей — сестра, похоже, я не знаю ничего о войне,
Я до сих пор не постиг математику строя наших огненных кораблей,
А может, завтра я взгляну ей прямо в лицо и вдохну ее гнев,
И вместо меня останется дырка в небе или же дырка в земле.
Так вот, он говорит ей — сестра, мне некуда, некуда возвращаться, кроме войны,
Спасибо, слушай, мне правда с тобою сегодня было тепло;
А под огнем не помнишь вкуса вина, но не знаешь вкуса вины…
И он уходит обратно в ночь, тяжело подволакивая крыло.
